Пакость грустно мельтешил по бессознательному телу. Я задумался… Холодное приложить? Это вроде не от обмороков. Черти тут все этой самой солью посыпь… Может, и правда дать что-то резкое нюхнуть? Уксус, например?

Я сходил на кухню, взял бутылку с уксусом, вернулся, отвинтил крышку и сунул бутыль под нос мышке. Она не сразу, но почувствовала запах, всхлипнула, попыталась отстраниться и открыла глаза. В них метнулась паника, но тут Алена разглядела меня и с облегчением откинулась на подушку.

— Чертенок… как же я испугалась… вчера. Что с тобой… случилось? — она попыталась сесть, но ее повело в сторону. — Как они тебя отсюда смогли забрать? Вряд ли ты пошел за этими гадами добровольно, даже не предупредив меня… — мышка вскинула на меня вопрошающий взгляд.

Врать не хотелось, отвечать правду тоже. Я медленно закрыл бутылку с уксусом, молча отнес ее на место, вернулся… Уселся на диван. Признаваться что да, ушел, и даже не вспомнил про нее, было стыдно. Но слушать сейчас ее обвинения в том, что был не прав… Я и сам знаю, что идиот, зачем мне еще раз это повторять?!

— Сам пошел. Были причины. Прости…

— На что хоть выманили? — Алена тяжело вздохнула, уголки полных губ приподнялись в грустной улыбке. Хаискорт, лучше бы упрекать стала! А так даже еще противнее себя чувствую.

— На информацию. Важную. Я думал, что быстро поговорю и вернусь. Если бы знал, что так получится…

Интересно, а чтобы я сделал, если бы знал? Не пошел бы за сестрой? Кстати, у Наамидес тоже глаза серые, как и у меня. Мы с ней в мать… А Лиаанидес — в отца. У нее глаза черные, как ночь.

— Ничего, чертенок, все в прошлом, — мышка слегка порозовела, но была какая-то погасшая, как припорошенная своей серой пылью. — Ты просто в следующий раз предупреждай меня, когда уходишь. Ладно? А то однажды вернешься, а меня нет.

— А куда это ты исчезать собралась?! — строгим голосом спросил я, пытаясь натянуть на лицо улыбку.

Смотреть на вот такую мышку было абсолютно непривычно. Обычно же она была веселая, активная, деятельная. — И я уже три раза извинился. Так что понял. Учел. Был неправ. Исправлюсь. Давай пойдем пообедаем в кафе какое-нибудь? И… надо позвонить Анне Марковне, тоже извиниться… и куртка опять пропала, хаискорт! С очередными кроссовками и джинсами! Вот блин не везет, да? — я уставился на Алену, призывая ее в свидетели вселенской несправедливости.

— Гадство, — согласилась она и стала выбираться из горы подушек. — Блииин, а я вчера как бросила стенд на соседок, так даже не позвонила никому… вот курица. Звони, и я тоже этим займусь.

— Ты не увиливай от ответа! — тут же возмутился я, как будто сам секунду назад не переводил все стрелки в разные стороны. — Куда исчезать-то собралась?

Аленка уже выпуталась из пододеяльника, мимоходом погладила пальчиком по голове тут же счастливо зажмурившегося Пакость. Встала передо мной, посмотрела снизу вверх, улыбнулась. Провела ладонью по моей щеке:

— Чертенок, ты забыл? Я человек. Не Темная, не Светлая, у меня просто-напросто сердце на такие нагрузки не рассчитано. И регенерации вашей — нет. Зато тебе ее всю вернули, полностью?

— Да, — что-то я даже виноватым себя и за это почувствовал. Регенерирую. Живу в десять… в сто… Хаискорт!

— Давай не будем об этом, ладно? — Я найду решение, не может такого быть, чтобы не было никакого выхода. Неужели Высшие никогда не влюблялись в низших?

— Да, конечно не будем, — легко согласилась мышка. — Только надо с договором разобраться до конца, может и он, как градусник, больше не действует?

— Да, давай! — в принципе я и так чувствовал себя совершенно свободным. Но хотелось бы документального подтверждения.

Договор Алена вытащила чуть ли не из-под подушки. Спала она с ним, что ли? Развернула. Всмотрелась. Хмыкнула как-то странно. И протянула мне.

"Сия особь полностью в вашем распоряжении, пока вы оба испытываете к друг другу сильную, необъяснимую с логической точки зрения привязанность, или пока в силу не вступят форс-мажорные обстоятельства (смерть одного из участников договора). Так, молодые люди, не морочьте мне голову! Пока любит — он твой!"

Я покрутил этот документ, даже перевернул вверх ногами. Потряс. Посмотрел на Алену как-то… иначе. Значит, именно так любят? Странно. Никогда не задумывался. Хотя я и не любил никогда. Правда, там написано "оба". Нет, ну то, что она меня любит, это ежу понятно. Их. Блохастому. И тупому, наверное, потому что только у них тут такая вот присказка есть. А вот то, что я… Черти всех здесь…

— Да ладно, не говори вслух, — вдруг улыбнулась мышка. — Мне достаточно знать. Хотя, конечно, услышать было бы приятно. Я ведь люблю тебя, охламона рогатого.

— Я тебя тоже, — буркнул тихо и почему-то отвернулся. Странное какое-то чувство… вроде бы не стыдно, потому что не за что. А лицо все равно пылает. — Но рогатым меня называть не надо.

— Хорошо, не буду, — Алена пристроилась на диване, сзади, обняла меня, прижалась щекой к спине и вдруг хихикнула: — С одним условием!

— С каким это? — сразу напрягся я.

— Поцелуй, — снова хмыкнули мне прямо в спину и легонечко прикусили кожу. — Прямо сейчас.

Аленкины пальцы переплетались у меня на груди, я положил свои руки сверху и ощутил что-то странное.

— Поцелуй можно и без условий, — обернувшись, я мгновенно оказался сверху на лежащей подо мной мышке. — Только раскрой мне тайну, откуда у тебя на пальце новое кольцо, да еще такое… странное?

Мышка как-то нехорошо напряглась и быстро закрыла глаза, словно спрятала. Помолчала. Потом пожала плечами и расслабилась подо мной, приникла.

— На память от Равновесия. Они помогли мне тебя вытащить.

— То есть паладин мне не примерещился?

Я едва мог скрыть свой восторг. Они существуют! Действительно существуют! Единственное, как-то Алена опять потускнела. Они же должны добровольно помогать? Бороться за справедливость! Вот и кольцо подарили… на память.

— Думаю, не померещился, — мышка снова улыбнулась и потянулась ко мне. — Так, господин с выростами на голове, где мой обещанный поцелуй?

Алена:

Все хорошо. У нас все хорошо. Или нет, неправильно. У нас все ОТЛИЧНО! Волшебно, сказочно, феерично, какие там еще слова есть? Они все равно не могут в полной мере передать то, как мы теперь живем. И новый год скоро, я так люблю этот праздник, а в этот раз буду встречать его не в веселой компании, а вдвоем с чертенком. И потому жду праздника с еще большим нетерпением.

Я уже знаю, что подарить моему чисточертику! Дорогой выйдет подарок, ну да он того стоит.

Правда, в первую же ночь, когда я неожиданно проснулась рядом с вернувшимся свободным чертенком от ужасной, осенившей меня неожиданно мысли, успела перепугаться почти до смерти.

Я и так-то потом втихую пила таблетки и капли, а назавтра звонила Эмме Львовне и спрашивала, нет ли у нее хорошего кардиолога среди бывших учеников. Но это все фигня полная, тем более что кардиолог нашелся, лекарства выписал и успокоил — мол, ничего смертельного. Поберечься надо, и только. Да не вопрос.

Но тогда я подскочила среди ночи с дико колотящимся сердцем и одной мыслью: я — идиотка! Обрадовалась, курица, взаимной любви. И забыла главное — собственное небессмертие, еще и урезанное на десять лет. А с чертиком что, когда меня не станет? Пока любит — мой, да, а потом? Обратно к Светлым?! Еще форс-мажор какой-то…

Но паника оказалась напрасной. Вытянутый с полки договор недовольно шелестел и разворачивался с трудом, но таки соизволил сообщить мне, что я — дура, а чертенок свободен. В любом случае — разлюбим взаимно или поодиночке, или просто я кони двину. Уффф…

Разбуженный среди ночи Владис был почти так же недоволен, как договор. Дурой, правда, вслух не называл, хотя по лицу было видно — думал. Вот она, мужская любовь, самое железное доказательство.

— Чего тебе не спится-то?

— Смотри, чертенок, получается, ты совсем свободен! — обрадовала его я. — Если со мной что-то случится, или ты сам захочешь уйти, никакие светлюки, вообще никто тебя больше тронуть не сможет! Здорово, правда?!