— Чертенок?! — все еще не веря своим глазам, но уже понимая, что это никакое не видение, переспросила я. — Что ты здесь делаешь?!

— Котлеты готовлю, черти их… Вставай скорее, а то подгорят же!

И я решилась. Потянулась навстречу, схватила эту нереальную руку нереального чертенка обеими ладонями. Вцепилась в нее, как утопающий в надувного крокодила… теплый. Живой. Настоящий!

— Чертено-о-ок! — я рванулась с пола, повисла на Владисе, и где-то внутри меня рухнула плотина. Ничем иным соленое наводнение, которым я заливала совершенно невозможного черта, объяснить нельзя.

— Подожди, пойдем на кухню, ты в фарш поплачешь, — попытался пошутить он, гладя меня по спине. Потом сдался и просто молча ждал, поглаживая меня и твердя: "Все хорошо… ну успокойся ты… а еще паладин!"

— Паладин-холодин! — всхлипнула я, отрываясь от него через какое-то довольно продолжительное время. — Чертенок! Я ничего не понимаю! Как ты тут оказался, ты же… — я судорожно вздохнула, — ты же ушел на коронацию!

— Я ушел показать себя народу! — гордо объявил Владис, выставив вперед одну ногу и приподняв руку так, как будто в ней был жезл, меч или что там Темным Правителям выдается в такие моменты. — Вот, показался, потом объявил, что у меня ты и Миадериус первыми под опеку попали, а народ — позже. Так что вы в приоритете. Ну и… — Тут чертенок вдруг активно задвигал носом и метнулся на кухню, волоча меня на буксире. Там он одной рукой ловко перевернул на сковородке котлеты, второй продолжая меня придерживать. Закончил, убедился, что не сгорели, и решительно развернул меня в сторону ванной: — А теперь мыть лицо и лапы и ужинать. Горести приходят и уходят, а режим дня — вечен.

Владис:

Мы прожили прекрасные еще так лет… тридцать два, если быть точным. И все это время Алене было на вид ровно столько же, сколько в тот момент, когда мы познакомились. Я четко следовал всем возможным рекомендациям. Свежий чистый воздух, правильное питание, режим дня, витаминки… ну и моя кровь каждое утро.

Единственное, через десять лет мы переехали из Москвы в отдаленный пригород и старались не заводить близких знакомств, чтобы никто не заметил что я — вечный мальчишка, а Алена — вечно тридцатилетняя женщина.

И вдруг, неожиданно, выяснилось, что она все же не вечная. Сначала у нее начались странные боли и вдруг, резко, отказали почки. Я влил в нее почти литр своей крови, почки восстановились, но через неделю отказала печень. Еще кровь… много крови… и тихая паника со злостью и… страхом! Я не могу, не хочу, не буду ее терять! Почему, хаискорт! Почему так рано?!

Тридцать лет вместе — это так мало, хаискорт! И, одновременно, так много… Достаточно, чтобы сродниться, привыкнуть, слиться в единое целое, мыслить одновременно одно и то же, не то что фразы друг за друга заканчивать!

Как и обещал, я стал ее тенью и честно ходил на все задания, по всем задницам… И не всегда тот, кто кажется правым, на самом деле таким и оказывался. Стоит копнуть поглубже, и вдруг такие гОвны из этой задницы хлынут — только успевай отпрыгивать. А еще чудесно и удивительно то, что честность и справедливость — иногда не то что не синонимы, а вообще порой противоположности. И вот сейчас все происходило… честно, но, хаискорт! Жутко несправедливо.

Алена вообще не вставала с кровати — отказывало сердце. Кровь она больше не пила, не видела смысла. Сказала, что ее время просто кончилось. Это был ее выбор, и мне оставалось только его принять, хотя так и тянуло напоить силой.

Миадериус с горестной мордочкой сидел у Алены на плече и даже от любимых сверчков отворачивался и не ел.

— Чертенок, не куксись, — даже сейчас мышка почти все время улыбалась. — И Градусника не бросай, найди ему самочку, что ли. И… не смей устраивать трагедию, — ее голос стал жестче, но мышка тут же смягчила сказанное: — У нас были эти тридцать два года, а ведь мы их не ждали и не догадывались… Ни я, ни тем более ты. После Светлых-то… Если бы не они — мы даже не встретились бы. Ты, главное, помни, что когда все плохо, значит, скоро станет хорошо! Это так специально, чтобы было с чем сравнивать, — пошутила она.

— К Светлым на могилку по цветочку отнесу и Риизелиусу букет отправлю, через нааагитов. Насчет самки миадерпиана не обещаю, — я улыбнулся, поддерживая ее желание шутить, хотя больше всего хотелось расплакаться. — Отличные были годы, согласен. Но, хаискорт!!! Тебя же так и не вернули в круг перерождения, верно?

Аленка только пожала плечами, улыбка стала совсем блеклой:

— Да ладно, не растворюсь же я в воздухе. Давай так. Как только определюсь, куда закинуло, или попробую весточку отправить, или сама приду. В крайнем случае — дождусь. Договорились?

— Да уж, ты приходи или жди… Даже если переродишься в брутального африканца — все равно буду любить!

Мышка хихикнула и кивнула. Потом устало прикрыла глаза и вскоре задремала… больше она не проснулась.

Я рыдал, как мальчишка. Тряс ее… Потом успокоился. Тихо кремировал тело и развеял прах вокруг нашего дома.

Потом, за неделю, продал дом хорошей семье, за смешные деньги, поставив условие — не запускать сад. Попросил о странном одолжении — когда бы не пришел человек, ищущий Чертанова Владиса, ему надо передать конверт с письмом. Обязательно. Даже если это случится через двадцать лет. Даже если через тридцать.

А сам вернулся к своим. Самку Миадериусу лучше было искать в мирах, где есть такие же ожившие артефакты.

Трон я уступил следующему претенденту после Алексиса, троюродному дяде, официально подписав все бумаги еще тридцать два года назад. Перед тем как отправиться готовить котлеты и ждать свою женщину с задания.

Хаискорт! Как давно и как недавно все это было…

Я поселился в своем любимом замке, именно там, откуда меня захватили Светлые вместе с паладинами. И именно туда в один прекрасный вечер, когда я сидел у камина, пил вино и разговаривал с Миадериусом о смысле жизни, телепортировался… один из этих блестящих гадов.

— Ты чего приперся, хаискорт?! — рыкнул я на этого, черти его на металлом сдай, в латах, и приготовился к трансформации и броску.

— Ну конечно, — голос… этот голос?! — Забрался к черту на рога. Сидит, напивается, бросается на людей, как лютый крокодил. — Паладин снял шлем… сняла. И посмотрела на меня такими родными серыми глазищами, в которых мелькали одновременно тревога и смех. — Я тебе сказала, не смей устраивать трагедию?!

— А я не устраивал, — я медленно отставил бокал с вином и встал.

— Сказала, что как только определюсь, сразу дам знать или приду? Ну? И как меня тут встречают?!

— Это правда ты? — я сделал несколько шагов к ней на встречу. — В обморок падать не буду, но знаешь, я, по-моему, только сейчас начал понимать, что ты чувствовала, говоря про галлюцинации. Или это я допился до светлых паладинов?

Мышка… моя мышка, помолодевшая, девчонка совсем, пнула высоким сапогом гору бутылок.

— Насчет "допился" не уверена, кто тебя знает, — заявила она, глядя, как десяток сосудов, громко звякая, катится в разные стороны. — А насчет галлюцинаций индейская народная изба тебе, Темный. Ты еще долго любоваться на меня будешь, или мы уже начнем, наконец, целоваться? Я соскучилась…

Эпилог

Две невидимые и неосязаемые тени отпрянули от окна, через которое наблюдали за встречей влюбленных. Если бы кто-то мог услышать их разговор, вопросов стало бы гораздо меньше. Или больше.

— Эксперимент удался. Мы не зря выбрали самые зрелые души среди Темных и поставили их в такие условия, что те вынуждены были или погибать, или взрослеть, наконец. Заодно подтолкнули душу этого паладина. Она уже созрела для перехода на следующий уровень.

— Пока у нас только один Высший Паладин и один потенциальный.

— Еще пара мальчишек подают надежды. Остальные учатся. А этого Темного мы удачно пристроили. Не зря же смертные придумали, что бог — это любовь. А вовсе не бесконечная жизнь.